Мотив и корыстная заинтересованность

Понятие мотива корысти в теории уголовного права и его отражение в УК РФ

Статья посвящена исследованию понятия мотива корысти в теории уголовного права. Анализируются основные проблемы и спорные нормы Уголовного кодекса РФ в обозначенной области. Предложено авторское определение корысти как мотива преступления, а также сформулированы предложения по устранению недостатков в конструкции обязательных и квалифицирующих признаков преступлений, содержащих указанный мотив.

Ключевые слова: мотив преступления, корысть.

The article is devoted to the concept of the motive of self-interest in the theory of criminal law. It analyses the main issues and controversial provisions of the Criminal code of the Russian Federation in the designated writing area.

Author’s definition of self-interest as a motive for the crime, as well as proposals to address deficiencies in the design of the mandatory and aggravating circumstances of crimes that include the specified motive.

Key words: the motive of the crime, and selfishness. Одним из распространенных мотивов преступления указанных в Уголовном кодексе РФ и часто встречающихся в судебно-следственной практике, является корысть.

В то же время, несмотря на традиционность закрепления в отечественном уголовном законодательстве корысти (п. «з» ч. 2 ст. 105, п. «з» ч. 2 ст.

126, ст. 153, ст. 154, ст. 155, ст. 170, ст. 181, ч. 2 ст. 183, п.

Эта особенность с неизбежностью выдвигает один вопрос принципиального характера, а именно — как же истолковывать корысть в законодательстве и судебно-следственной практике?

Прежде всего, необходимо отметить, что имеющиеся по этому вопросу расхождения касаются объема понятия корысти: ограничительного (узкого) и широкого толкования. В частности, одни ученые под корыстью понимают материальную выгоду в широком смысле этого слова — получение денег, имущества, имущественных прав, права на жилплощадь и т.

п., а также намерения избавиться от материальных затрат — уплаты долга, платежа алиментов и т. п. [3]. Другие полагают, что такое понимание корысти не соответствует общепринятому в русском языке понятию «корысть» как «страсти к приобретению, наживе» и что корысть означает получение новой материальной ценности, которой преступник не имеет, но хочет иметь [6, с. 66]. Третьи выдвигают предложение рассматривать корысть как материальную заинтересованность в её широком понимании [7, с.

76] и т. д. Положительные моменты той или иной позиции по данному вопросу были подробно рассмотрены в теории уголовного права, поэтому нет необходимости их излагать повторно. Отметим лишь, что строгая ограниченность рамок понятия корысти крайне нужна для правильного отправления правосудия, в противном случае строгое соблюдение законности при квалификации преступлений невозможно. В Постановлении Пленума Верховного суда Российской Федерации от 29 января 1999 г.

«О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» указывается, что корыстные побуждения направлены на получение материальной выгоды для виновного или других лиц (денег, имущества или права на его получение, прав на жилплощадь и т.

п.) или избавления от материальных затрат (возврата имущества, долга, оплаты услуг, выполнение имущественных обязательств, уплаты алиментов и др.) [4]. И хотя, — как справедливо отмечает Чхвимиани Э. Ж., решение Пленума Верховного Суда России не является законодательным актом, тем не менее указанное разъяснение существенно отличается от обычных доктринальных толкований, которые приводятся в уголовно-правой литературе, поскольку дается официальным государственным органом, полномочным давать такого рода разъяснения.

Оно тем более важно, что в законе, как мы указывали, отсутствует дефиниция корысти как мотива [8, с.

35]. По мнению А. И. Рарога, в современной науке уголовного права наиболее распространенным является понимание корыстного мотива как стремления к материальной выгоде лично для себя или для других лиц, в судьбе которых виновный заинтересован [9, с.

По своему содержанию корысть не только связана с антисоциальным поведением, но она может породить только такое поведение. В связи с этим, появление в сознании некоторых лиц корыстного мотива (чувства противоправной материальной выгоды) свидетельствует о беспредельно низком моральном уровне этого человека и крайней степени его социальной опасности.

Резюмируя изложенное, мы полагаем, что в целях преодоления в теории и практике противоречий в толковании понятия «корысти» целесообразно сформулировать следующее определение: корысть — это чувство противоправной материальной выгоды, обуславливающей стремление извлечь материальную выгоды для себя или для других лиц. Указанное понятие корысти как мотива должно быть одинаковым для всех составов преступлений, так как теория и практика, безусловно, заинтересованы в том, чтобы один и тот же юридический термин выражал только одно содержание, одну сущность (данная точка зрения разделяется многими авторами) [2].

Такое понятие, как нам представляется, должно быть закреплено в уголовном законе, иначе, как показывает следственно-судебная практика, неизбежны разночтения в квалификации преступлений. Изучение примеров из судебной практики, показывает, что мотив преступления, являясь признаком субъективной стороны, помогает правоприменителю правильно квалифицировать деяние и отграничить его от смежных составов преступлений.

Например, похищение человека из корыстных побуждений (п.

«» ч. 2 ст. 126 УК) предполагает похищение, совершенное в целях получения материальной выгоды для виновного или других лиц. При этом корыстный мотив возникает у виновного до начала совершения преступления, служит его психологической причиной. Возникновение корыстного мотива после похищения человека, в процессе его удержания не может служить основанием для квалификации преступления как совершенного из корыстных побуждений.

Также на основе примеров из судебной практики, а также результатов проведенного автором социологического исследования, выявлены недостатки в конструкции обязательных и квалифицирующих признаков преступления содержащих указанный мотив, а также сформулированы предложения по их устранению.

Поэтому, мы полностью разделяем предложение тех ученых, которые считают вполне обоснованным во всех подобных случаях использовать термин «мотив» [8, с.

15]. В связи с изложенным отметим неудачность формулировки определения хищения в примечании 1 к ст.

158 УК РФ, где указана корыстная цель, на что уже много раз обращалось внимание в юридической литературе.

Одни ученые исходят из позиции необходимости оставления термина «корыстной цели» в примечании, другие указывают на необходимость её замены термином «корыстный мотив» [1, с. 115]. Вторая точка зрения нам представляется правильной, однако она является недостаточно полной. Вполне обоснованным представляется отражение в данной норме и мотива и цели, которая способствовала бы решению данного спора и привела бы к компромиссу.

В связи с этим предлагается в примечание 1 к ст. 158 УК РФ внести изменения, заменив формулировку с «корыстной целью» на словосочетание «с корыстным мотивом и целью извлечения материальной выгоды».

Необходимо внести изменения и в ст.

170 УК РФ, ч. 1 ст. 181 УК РФ, ч.

«г»: «с корыстным мотивом», так как в связи с проведенным исследованием установлено, что указанный мотив служит отягчающим обстоятельством данного состава преступления, за совершение которого уголовная ответственность должна быть усилена.

Таким образом мы не отрицаем теоретическую и прикладную значимость нормативного закрепления этого мотива в действующем законодательстве.

Следует отметить, что в данной работе рассмотрена лишь часть наиболее спорных норм Уголовного кодекса РФ, где явно прослеживается отсутствие четкой логики при законодательной формулировке корысти как мотива преступления. Поэтому современное состояние обозначенной проблемы ещё далеко от окончательного решения всех научно-практических вопросов, что, в свою очередь, создает побудительный стимул к формированию новых направлений исследований.

Литература: 1. Кочой С. М. Ответственность за корыстные преступления против собственности. М., 2000. 343 с. 2. Никифиров Б. С. Борьба с мошенническими посягательствами на социалистическую и личную собственность по советскому уголовному праву.

М., 1964; Волков Б. С. Мотив и квалификация преступления. Казань, 1968; Загородников Н.

И. Преступления против жизни. М., 1961; Наумов А. В. Мотивы убийств.

Волгоград, 1969. 4. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 199 г.

«О судебной практике по делам об убийстве (ст.

105 УК РФ)» // Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 1999. № 3. С. 4. 5. Степанищев А. В. Проблемы правового регулирования конфискации имущества: автореф.

дисс. … канд. юрид. наук. М., 2000. 27 с. 6. Филановский И. Г. Социально-психологическое отношение субъекта к преступлению.

Л., 1970. 171 с. 7. Харазишвили Б.

В. Вопросы мотива поведения преступника в советском уголовном праве.

Тбилиси, 1963. 155 с. 8. Чхивимиани Э. Ж. Уголовно-правовая характеристика корыстного мотива преступления и его значение в содержании субъективной стороны состава вымогательства // Российский следователь. 2011, № 6. C. 22–26. 9. Энциклопедия уголовного права: в 35 т.

Т. 4 — СПб., 2005. (автор главы — А. И. Рарог). 840 с.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ МОТИВ И квалификация ДОЛЖНОСТНЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

Особенность должностных преступлений, определяющая их специфику и место в системе советского уголовного права, состоит в том, что они всегда связаны с нарушением (чаще — сознательным) своего служебного долга, должностных обязанностей, использованием своего официального положения для совершения действий, противоречащих целям и задачам деятельности советских учреждений и предприятий.

Поэтому существенное значение в характеристике таких преступлений приобретают мотивы поведения должностного лица. Характер мотивов и их связь с целью, действием или бездействием — это основное в психологическом содержании служебного преступления, что в значительной мере определяет оценку данных деяний и их общественную опасность.

Можно, например, быть снисходительным к неумелости, неопытности должностного лица, но нельзя прощать нечестности, жестокости, карьеризма и других пороков, которые олицетворяют собой должностные преступления. Трудно также переоценить роль мотива в определении объема общественно опасных результатов нарушения служебного долга и круга общественных отношений, затрагиваемых этими преступлениями.

Общественная опасность должностных преступлений далеко не исчерпывается тем ущербом, который причиняется этими действиями государственным, общественным и охраняемым законом правам и интересам граждан.

По объему общественно опасных результатов должностныепреступления не имеют себе равных.

Нередко подобные действия «убивают» в людях чувство справедливости, честность, принципиальность и другие благородные побуждения, охрана и укрепление которых составляет первейшую обязанность любого должностного лица советскою учреждения и предприятия. И чем выше степень низменного содержания побуждений, чем коварнее мотив, которыми руководствовалось должностное лицо, совершая преступление по службе, тем большее отрицательное воздействие оказывает его поведение на психологию других людей, нередко толкая их на сделку со своей совестью1. Поэтому всесторонний учет мотивов нарушения должностными лицами своих служебных обязанностей позволяет в каждом конкретном случае установить действительный вред, причиняемый этими преступлениями.

Однако роль мотива в характеристике должностных преступлений не исчерпывается только его моральной стороной.

Мотив способен не только усугублять или смягчать ответственность, но и налагать бремя вины. В сложных и трудных условиях работы советского государственного аппарата не так-то просто разобраться, где кончается законное использование должностным лицом своих полномочий и начинается злоупотребление ими вопреки интересам службы. Должностное лицо, совершая злоупотребление, как правило, стремится скрыть действительные цели своих действий, пытается придать по существу противозаконным действиям правомерный характер.

Чтобы определить направленность действий должностного лица, надо установить их действительные мотивы.

Советское уголовное законодательство всегда придавало широкое значение мотиву преступления при оценке должностных преступлений. Так, например, УК РСФСР 1926 г.

и ранее действовавшие уголовные кодексы других союзных республик рассматривали соображения корыстной или иной личной заинтересованности в качестве 1 В заметке «А след остался», опубликованной в «Известиях» от 5 декабря 1965 г, очень наглядно показано, как несправедливость и злоупотребление своим положением директора совхоза породило v одних работников совхоза беспринципность и трусость, для других эти действия имели обоим результатом равнодушие, основанное на принципе «моя хата с краю» альтернативного условия (наряду с признаками систематичности и возможности наступления тяжелых последствий), при наличии которого могла наступать уголовная ответственность за эти действия. Действующее уголовное законодательство пошло в этом отношении еще дальше — мотив выставляется как необходимый элемент в ряде составов должностных преступлений.

По УК РСФСР и большинству уголовных кодексов других союзных республик наказуемость таких деяний, как злоупотребление властью или служебным положением, должностной подлог обусловлена требованием корыстной или иной личной заинтересованности. Некоторые уголовные кодексы союзных республик (Узбекской, Молдавской, Киргизской) поступают так и в отношении состава превышения власти или служебных полномочий.

Такое решение представляется совершенно правильным.

Оно полностью соответствует общей тенденции развития советского уголовного законодательства, в том числе и законодательства о должностных преступлениях, направленной на сужение уголовной ответственности за малозначительные преступления и преступления, не представляющие большой общественной опасности. В данном случае эти свойства преступления определяются главным образом тяжестью причиненного ущерба и особенностью мотива совершенного преступления. Должностные преступления характеризуются в основном тремя группами мотивов.

Это — корысть; личные побуждения; интересы ложно понимаемой необходимости По данным изучения и обобщения практики судебных органов ТАССР указанные мотивы должностных преступлений соответственно составляли 63,6%, 34,1% и 2,3% Совершенно очевидно, что роль и значение этих мотивов в отдельных составах должностных преступлений не могут быть одинаковыми. Они определяются характером и особенностями должностных преступлений. Так, корысть имеет наибольшее значение в составах получения взятки, злоупотребления властью или служебным положением и совсем ничтожна ее роль при превышении власти или служебных полномочий.

Напротив, интересы ложно понятой необходимости являются характерными для состава превышения власти или служебных полномочий и редко сопровождают действие при должностном подлоге. Рассмотрим значение мотива применительно к конкретным составам должностных преступлений, Первое место — и не только в смысле расположения— в системе должностных преступлений занимает злоупотребление властью или служебным положением.

Мотив в этом случае рассматривается как необходимый элемент состава преступления.

Согласно ст. 170 УК РСФСР злоупотребление властью или служебным положением влечет уголовную ответственность лишь в том случае, если оно было совершено из корыстной или иной личной заинтересованности и сопровождалось причинением существенного вреда государственным или общественным интересам либо охраняемым законом правам и интересам граждан. Действия должностного лица, хотя и совершенные вопреки интересам службы, но лишенные корыстной или иной личной заинтересованности, не могут квалифицироваться по ст.

170 УК РСФСР, а должны рассматриваться как дисциплинарный проступок.

Корыстная заинтересованность — это один из наиболее низменных и вместе с тем распространенных мотивов нарушения служебного долга. По материалам практики судебных органов Татарской АССР в 1965 г.

указанные мотивы составили примерно 70% всех случаев злоупотребления властью или служебным положением.

Корыстная заинтересованность в этом и во всех других случаях связана со стремлением получить разного рода материальную выгоду, с намерением обогатиться за счет государственных и общественных организаций или отдельных граждан и выступает как мотив противоправного поведения.

Корыстное злоупотребление властью или служебным положением имеет большое сходство с другими преступлениями, совершаемыми по одноименным мотивам, в особенности с хищением государственного и общественного имущества. Однако, имея общую мотивационную обусловленность, эти преступления существенно различаются между собой. Будучи одинаково корыстными, они в то же время являются по-разному целенаправленными.

При хищении корыстный мотив опосредован определенной, только этому преступлению присущей целью — желанием обратить государственное или общественное имущество в свою собственность или передать его из корыстных побуждений в собственность других лиц. Корыстное употребление властью или служебным положением, в отличие от хищения, не сопровождается целью незаконного обращения государственного и общественного имущества в свою собственность. В этом случае виновный стремится получить материальную выгоду не за счет государственного и общественного имущества, являющеюся предметом посягательства, а в других формах, из самого факта злоупотребления, в результате совершаемых должностным лицом действий.

Процко, работая мастером в леспромхозе, вместе с другими рабочими занимался добычей живицы. С целью авансирования добычи живицы в последующие месяцы приписывал недобытую живицу в нарядах. Так им было приписано на свое имя 700 кг, на имя жены — 800 кг, другим рабочим участка приписано 6745 кг живицы Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР признала необходимым квалифицировать действия Процко по совокупности ст.

ст. 170, ч. I и 152 УК РСФСР.

Вместе с тем Коллегия отвергла квалификацию действия виновного по ст.

92 УК РСФСР, указав, что приписки в нарядах

«совершались не только с целью присвоения денег, а с целью незаконного авансирования добычи продукции в последующие месяцы»

1. Корысть при хищении в смысле конкретных форм ее проявления имеет несколько иное, можно сказать, более широкое содержание, чем в случаях злоупотребления служебным положением.

Помимо непосредственного получения имущества, она включает в себя стремление приобрести иную материальную выгоду, например, получить материальную услугу, жилплощадь, освободиться от возмещения недостачи, образовавшейся в результате халатности и т.

д. Побегова, заведующая складом столовой, обнаружила в коридоре 9 кг технического жира. При отпуске продуктов для целей производства она передала его заведующему столовой под видом комбижира.

Изготовленные на этом жире мучные изделия оказались негодными. Столовой причинен материальный ущерб.

Действия Побеговой были квалифицированы по ч.

I ст. 170 УК РСФСР2. 1 Бюллетень Верховного суда РСФСР, № 9, 1965, стр.

8 2 Архив Привопжского районного народного суда г Казани за 1964 г Как корыстное злоупотребление судебная практика расценивает действия работников прилавка, реализующих через магазины и ларьки похищенные товары и продукты, продукцию кустарей и ремесленников, случаи так называемого временного позаимствования государственного и общественного имущества и т.

д. Точное определение содержания корыстной заинтересованности помогает в каждом конкретном случае решить основной вопрос, который возникает при разграничении злоупотребления и хищения государственного и общественного имущества,— были ля незаконные действия должностного лица обусловлены желанием обращения социалистического имущества в свою собственность или другими намерениями.

Наибольшую сложность в анализе злоупотребления властью или служебным положением вызывает на практике определение иной личной заинтересованности, в частности, отграничение ее от интересов ложно понимаемой необходимости.

Можно без преувеличения сказать, что большая часть противоречий в применении ст. 170 УК РСФСР обусловлена различным пониманием этого признака. В отличие от корысти, личный интерес при злоупотреблении властью или служебным положением не во всех случаях окрашен ярким цветом эгоизма и его не всегда легко распознать в особенности когда он обусловливается стремлением оказать услугу другому лицу или когда прикрывается ссылками на интересы учреждения и предприятия Однако при тщательном рассмотрении всегда можно отличить личный интерес от других мотивов, определяемых иными интересами и установками.

Чтобы определить действительное содержание мотива преступления, надо сопоставить его с совершенным действием, целью, как непосредственным результатом этого действия. Мотив всегда обусловлен конкретным содержанием совершенного действия.

Оценка интереса зависит от цели, с которой виновный связывает представление о результатах своих действий.

Другими словами, цель действий является тем фоном, на котором определяется характер и содержание мотива преступления.

Личные интересы при злоупотреблении, в какой бы форме они ни проявлялись, всегда обусловлены узко личными целями, которые в ст.

170 У К РСФСР и соответствующих статьях уголовные кодексов других союзных республик противопоставляются интересам учреждений и предприятий, Эта особенность мотивов злоупотребления властью или служебным положением не всегда учитывается при практическом применении уголовного законодательства об ответственности за эти преступления.

В судебной практике мотивы личной заинтересованности и ложно понимаемой необходимости нередко отождествляются и по ст. 170 УК РСФСР квалифицируются случаи, когда в действиях должностного лица не установлено каких-либо мотивов личного характера. Швецова была осуждена по ч. I ст.

170 УК РСФСР за то, что, работая заведующей складом, без ведома бухгалтерии столовой получила в продуктовом магазине 500 кг соленых грибов (из них 259 кг, на сумму 103 руб. 60 коп., оказались напорченными) 1. Мы полагаем, что в данном случае у суда не было оснований для квалификации действий Швецовой по ч.

I ст. 170 У К РСФСР, так как из обстоятельств дела не видно, чтобы в своем поведении она руководствовалась какими-то личными соображениями. Действия должностного лица, совершенные им в мнимых интересах учреждения или предприятия, не могут одновременно рассматриваться как обусловленные мотивами личной заинтересованности.

Следует признать, что мотивы личной заинтересованности и интересы ложно понятой необходимости «е всегда четко разграничиваются и в опубликованной судебной практике. Характерным в этом отношении является определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР по делу Кочкаревой 2. Ей вменялось в вину то, что юна, работая директором столовой, с целью выполнения плана товарооборота столовой распродала жителям района 100 мешков муки, предназначенной для нужд общественного питания.

Кочкарева была осуждена по ч. I ст. 170 УК РСФСР. Адвокат, ходатайствуя о снижении наказания Кочкаревой, указал в кассационной жалобе, в частности, на то, что осужденная никакой личной заинтересованности в реализации муки не имела. Коллегия признала приговор суда 1 Архив Советского районного народного суда г.

Казани за 1962 г. 2 Бюллетень Верховного Суда РСФСР, № 2, 1964, стр.

6—7.вильным. При этом она отметила, что

«доводы осужден ной и адвоката, изложенные в кассационных жалобах, не исключают ответственности Качмаревой за должно с гное преступление»

.

Мы не думаем, чтобы в данном случае Коллегия вы разила точку зрения, исключающую необходимость установления мотивов личной заинтересованности для уголовной ответственности за злоупотребление служебным положением Видимо, это замечание Коллегии надо понимать в том смысле, что ложно понятые интересы учреждения, которыми руководствовалась осужденная, не исключают личных мотивов.

Аналогичную позицию заняла Коллегия и по делу Фи тенкова и Ромаренко, осужденных по ч. I ст. 170 УК РСФСР за то, что они, работая первый — начальником конторы Горсвет, второй — главным инженером той же конторы, незаконно израсходовали на покупку авто резины и на ремонт автодвигателей 512 руб., полученные конторой с разных предприятий и учреждений за выполнение отдельных работ. Судебная коллегия признала осуждение указанных лиц по ч I ст.

170 УК РСФСР правильным 1. Думается, что такое широкое понимание личной заинтересованности в составе злоупотребления властью или служебным положением ничем не оправдано и не соответствует содержанию уголовного закона.

Оно находится в противоречии с позицией Коллегии по другим уголовным делам, где отчетливо подчеркивается необходимость установления мотива личной заинтересованности для привлечения к ответственности за злоупотребление властью или служебным положением.

Нет единого мнения по этому вопросу и среди советских криминалистов. Г. Р. Смолицкий, анализируя признак личной заинтересованности по УК РСФСР 1926 г., писал:

«Когда закон говорит о личной заинтересованности, нужно иметь в виду не только имущественную или иную личную выгоду, либо узко личные интересы, но и такие случаи, когда должностное лицо вносит в работу социалистического государственного аппарата чуждые советскому строю элементы, противопоставляя интересы «своего»

учреждения или предприятия общегосударственным 1 Бюллетень Верховного суда РСФСР № 12, 1963, стр. 13.интересам в целом»1. По существу аналогичного взгляда придерживается также Б.

С. Утевский2. С таким пониманием личной заинтересованности в составе должностных преступлений нельзя согласиться. Личная заинтересованность и ложно понятые интересы учреждения и предприятия — противоположные мотивы, по-разному характеризующие общественную опасность нарушения должностным лицам своего служебного долга. Мотивы ложно понятой необходимости проистекают не из стремления получить личное удовлетворение, а из других оснований, из так называемого чувства ложного патриотизма.

«Указывая на личную заинтересованность, отмечает В. Ф. Кириченко, — законодатель имел в виду противопоставить ее интересам учреждения или предприятия, и, поскольку речь идет о совершении преступления,— не только подлинным, но и ложно понятым» 3. Иное понимание личной заинтересованности в составе злоупотребления властью или служебным положением лишает всякого смысла оговорку закона о мотивах данного преступления.

Нам могут возразить: каждый человек придает своим действиям личный характер, и, следовательно, в них всегда выражается воля и другие личные моменты. На это мы можем ответить следующее: действие всегда совершается по своей воле, но не всегда в своих интересах.

Повседневная жизнь дает нам немало примеров, свидетельствующих что человек часто поступает вопреки своим личным интересам и побуждениям. При этом, говоря о должностных преступлениях, мы не должны сбрасывать со счета и психологические особенности поведения людей, обусловленных их служебным и должностным положением.

Нельзя забывать, что в психологии бюрократа есть такое, что нередко проистекает из его служебного положения.

Специфические и сложные условия отправления служебных обязанностей создают у отдельных, особенно 1 Г. Р. Смолицкий. Должностные преступления.

М., 1947, стр. 15. 2 Б. С. Утевский. Общее учение о должностных преступлениях. М., 1948, стр. 335. 3В. Ф. Кириченко.

Ответственность за должностные преступления по советскому уголовному праву. М., 1956, стр. 112—113.малокультурных невежественных людей, которым порой поручается выполнение государственных и служебных обязанностей, уродливое представление о служебной необходимости, с которым связано возникновение таких явлений, как местничество, борьба за честь мундира, игра во власть и т. д. и т. п. Достаточно вспомнить также литературные типы, как Полыхаев из «Золотого теленка» Ильи Ильфа и Евгения Петрова, Победоносиков из драмы В.

В. Маяковского «Баня» или секретарь парткома института из кинофильма «Тишина». Эти люди — сама стихия. Для них не существует вопроса: быть или не быть? Например, секретарь парткома из кинофильма «Тншина» готов был в интересах ложно понятой необходимости преследовать каждого, кто был с ним не согласен.

Однако сказать, что он действовал из личных интересов было неправильно. Он убежден в правоте и необходимости своих действий, ибо глубоко верил, что делать надо именно только так, как он делает, и не иначе. Следует признать, что содержание таких мотивов, как интересы ложно понятой необходимости, их социальная и особенно психологическая структура в правовой науке мало изучены, что отчасти объясняется теми недостатками, которые имеются в научной разработке общественной психологии и в особенности психологии отдельных социальных групп.

Нарушения служебного долга по мотивам ложно понятой необходимости в судебной практике встречаются сравнительно редко и составляют, как указывалось, ничтожный процент (2,3%).

Принятые в соответствии с решениями XX и последующих съездов партии, а также Пленумов ЦК КПСС меры по коренному улучшению работы советского государственного аппарата, искоренению канцелярско-бюрократического стиля в отправлении служебных обязанностей привели к усилению начал социалистической законности во всей его деятельности.

В настоящее время эти виды злоупотреблений, по общему правилу, не представляют большой общественной опасности, которая бы обусловливала необходимость приме«гения уголовного закона. В тех случаях, когда подобные действия вызывают тяжкие последствия, они могут влечь уголовную ответственность по ч. II ст. 170 УК РСФСР, для квалификации по которой характер мотивов нарушения должностным лицом своих служебных обязанностейне имеет значения.

Злоупотребление властью или служебным положением, совершаемое в интересах ложно понятой необходимости, должно рассматриваться как уголовно наказуемое деяние и тогда, когда указанные действия направлены против интересов социалистического правосудия (ст. ст. 176—179 УК РСФСР). В связи с этим нельзя согласиться с предложением об изменении редакции ст. 170 УК РСФСР в том на правлении, чтобы корыстные и иные личные мотивы рассматривались как обстоятельства, отягчающие ответственность за злоупотребление властью или служебным положением’.

Принятие подобного предложения, как справедливо отмечает В. Кириченко, привело бы к расширению круга уголовно наказуемых должностных злоупотреблений 2.

Необходимо отметить, что рассматриваемое преступление иногда обусловливается не одним, а несколькими мотивами. Должностное лицо, совершая злоупотребление, может руководствоваться не только личными, но и ложно донятыми интересами учреждения или предприятия. В этом случае оценка деяния должна производиться с учетом того мотива, который является главным, решающим образом воздействовавшим на волю должностное лица.

В приведенном выше примере (дело Процко) действия виновного были мотивированы не только ложно понятыми интересами леспромхоза, но и личными мотивами, которые и определяли общественную опасность совершенного им преступления.

Проблема мотива должностного преступления меньше всего затрагивалась при исследовании состава взяточничества На взяточничество обычно принято смотреть как на такое преступление, где мотивы, если можно так выразиться, допускают возможность осязать себя руками и поэтому их установлению не придается сколько-нибудь существенное значение. Между тем предметное рассмотрение мотивов взяточничества приоткрывает многие стороны этих преступлений, причем не только в смысле установления конкретных причин, определяющих общую картину и характер взяточничества в современных условиях. 1 См В. И Соловьев Борьба с должностными злоупотреблениями, обманом государства и приписками.

М., 1963, стр. 144 2 См, «Советская юстиция», N4 15, 1964, стр. 29но и в понимании состава этого преступления, в особенности в отграничении его от других смежных преступлений.

Взяточничество, как и другие должностные преступления, характеризуют три группы мотивов. Это — корысть (60%), иная личная заинтересованность (39,2%) ложно понятые интересы учреждений и предприятий (0,8%).

Как видно из приведенных данных, наиболее сильным л опасным стимулом взяточничества является корысть Однако роль и содержание корыстных мотивов далеко не одинаковы в различных составах взяточничества. Корысть — постоянный спутник получения взятки, где она непосредственно связана с предметом посягательства и выступает как необходимый элемент состава преступления.

Напротив, в составе дачи взятки корыстные мотивы играют более скромную роль и составляют 30,5%; в большинстве случаев эти преступления обусловлены мотивами иного личного порядка (69,2%) При этом неодинаковым в этих случаях является и со- держание корысти. Если корысть в составе получение взятки, как свидетельствуют данные практики народных судов г. Казани и Верховного Суда ТАССР за 1963- 1965 гг., определяется исключительно денежными интересами, то при даче взятки наибольшее значение имеет корысть, обусловленная иными имущественными интересами: стремлением получить наживу, в результате частною предпринимательства и других действий (16%), жилплощадь (8,7%), незаконный кредит (6,1%).

Довольно пеструю по содержанию картину представляют и личные интересы как мотив взяточничества.

Нам большее значение здесь имеют мотивы, обусловленные стремлением избежать неприятных последствий, конкретно — освободиться от уголовной или административной ответственности, получить прописку и т. д. По данным практики народных судов г. Казани и Верховного Суда ГАССР за 1963—1965 гг.

указанные мотивы составили 53%. Среди других мотивов дачи взятки выделяются та кие, как стремление расположить в свою пользу вышестоящее должностное лицо (10%), устроиться на работу и учебу (15%) Помимо характера деяний довольно интересная дифференциация мотивов получается в связи с возрастным и другими особенностями субъекта взяточничества. Так. большая часть всех корыстных мотивов падает на лиц, осужденных за взяточничество (дача и получение) в возрасте свыше 40лет(61%),в то время как у лиц до40-лет него возраста эти мотивы составляют гораздо меньший процент (39%), но зато резко возрастает значение таких стимулов, как трудности жилищного характера (прописка).

Интересно также отметить, что за получение взятки в возрасте до 30 лет в рассматриваемый период привлечен лишь один человек, в то время как среди осужденных за дачу взятки лица указанного возраста составили почти третью часть (30,6%).

Приведенные данные, как в силу ограниченности материала, так и их локального значения, не могут претендовать на исчерпывающее освещение мотивов взяточничества. Но они могут служить отправным пунктом при определении предупредительной и профилактической работы по борьбе с этим преступлением. Значение мотива преступления не ограничивается только тем, что он указывает непосредственный источник, который питает взяточничество.

Он играет большую роль в установлении признаков взяточничества и следовательно, в квалификации таких преступлений.

Мотив дает возможность прежде всего конкретизировать такой признак, как предмет дачи — получения взятки. Иначе говоря, помогает определить признак состава, в понимании которого как на практике, так и в теории возникает немало противоречий и вместе с тем от определения которого во многом зависят пределы наказуемого за взяточничество.

Закон -не указывает на мотив получения взятки Однако вряд ли у кого возникнет сомнение в том, что взяточничество по своей природе — корыстное преступление. Корысть — это тот стимул, который вызывает к жизни получение взятки и определяет содержание этого преступления. Содержание корыстного мотива в первую очередь определяется содержанием предмета взяточничества.

Предметом взяточничества может быть все то, что может служить удовлетворению имущественных интересов взяткодателя. Им могут быть деньги, материальные ценности, действия имущественного характера, право на имущество и любые иные имущественные выгоды, в которых может воплощаться корысть Другие же предметы и действия, с которыми связано представление о какой- либо иной выгоде, если даже они являются очень сильными стимулами злоупотребления служебными полномочиями (например, вступление в половую связь) не могут рассматриваться как взятка1.

Правильное установление мотива преступления, в частности, предметного содержания корысти, имеет большое значение и б характеристике объективной стороны рассматриваемого преступления Действие в составе взяточничества характеризуется тем, что оно совершается лицом в связи с выполнением им своих служебных обязанностей, с использованием своего служебного положения Следовательно, стремление получить материальную выгоду как мотив преступной деятельности в этом случае связано с представлением о выполнении действий по службе.

Если вознаграждение дается или получается не из узко личных соображений, обусловленных выполнением действий по службе, а из чувства благодарности за оказание услуг, связанных с профессиональной производственной деятельностью должностного лица, то такие действия не составляют взяточничества При определенных условиях они могут дать состав частнопредпринимательской деятельности или вообще не рассматривается как уголовно наказуемое деяние.

Рыжиков, работая заведующим хирургическим отделением больницы, был признан виновным в том, что систематически получал от больных подарки Действия Рыжикова были квалифицированы по ч II ст. 173 УК РСФСР, по которой он и был осужден. Президиум Верховного Суда РСФСР признал такую квалификацию неправильной Он, в частности, отметил, что поскольку Рыжиков принимал подарки от больных не в связи с выполнением обязанностей должностного лица, а за оказание услуг, связанных с профессиональной 1 В этой связи нельзя не отметить неточность распространенного в литературе мнения о том, что для состава получения взятки не имеет значения

«какими мотивами руководствовалось при этом должностное лицо, так как подобные признаки лежат за пределами данного состава преступления»

(Н.

П. Кучерявый. Ответственность за взяточничество М, 1957, стр.

7) При таком понимании мотива и составе получения взятки утверждение о материальном характере предмета этого преступления теряет всякий смыслдеятельностью, то он не может подлежать ответственности по ч.

II ст. 173 УК РСФСР 1. Психологический аспект взяточничества позволит более четко разграничить взяточничество и хищении особенно в тех случаях, когда предметом взятки выступает государственное и общественное имущество Пленум Верховного Суда СССР в своем постановлении от 31 июля 1962 г «О судебной практике по делам о взяточничестве» отметил, что взяточничество, сопровождавшееся незаконным обращением в свою собственность государственного или общественного имущества должно квалифицироваться как совокупность двух преступлений — взяточничества и хищения государственного и общественного имущества 2. Совершенно очевидно, что конкретная оценка этих случаев во многом будет зависеть от содержания мотива преступления В особенности это относится к оценке 1ействий должностных лиц, передающих в виде взятки государственное и общественное имущество Если лицо незаконно изымает и передает в виде взятки государственное или общественное имущество для удовлетворения личных интересов, то такие действия помимо взяточничества, образуют также хищение государственного или общественною имущества.

Напротив действия, совершенные из интересов ложно понятой необходимости, должны квалифицироваться только как взяточничество. В заключение необходимо отметить, что мотив должностных преступлений оказывает не только влияние на квалификацию, но и имеет большое значение в назначении наказания Определяя степень общественной опасности нарушения должностным лицом своих служебных обязанностей и характеризуя моральный облик виновного, мотив может служить важным моментом в определении индивидуальной вины осужденного Корыстные н другие низменные побуждения при совершении должностных преступлений рассматриваются как признаки характеризующие повышенную общественную опасность этого преступления. Напротив, должностное преступление, не осложненное низменными побуждениями, судебная практика расценивает, при прочих разных условиях как совершенное при смягчающих обстоятельствах 1 Бюллетень Верховного Суда РСФСР, № 8, 1963, стр.

6—7. 2 Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924—1963 М, 1964, стр.